Босиком по траве  - Эми Хармон

Сэмюэль на секунду задержал на мне взгляд, а потом снова перевел его на дорогу.

– Это бесконечный процесс, Джози. Нельзя просто найти его, и все. Это как держать равновесие на велосипеде: любая мелочь может лишить тебя баланса. Но я понял, что для меня гармония во многом связана с наличием цели. И еще мне пришлось отпустить свои гнев и горечь. Когда мы познакомились много лет назад, меня переполняла злость. Но мое сердце смягчилось, и я начал меняться.

– Что же смягчило твое сердце? – тихо спросила я.

– Хорошая музыка и добрый друг.

Глаза защипало, и я отвернулась, смаргивая подступившие слезы.

– Музыка обладает невероятной силой.

– Как и дружба, – искренне произнес Сэмюэль.

– Ты тоже был для меня замечательным другом, – поспешила ответить я.

– Неправда. С тобой мне не сравниться. Но как бы жестоко и грубо я себя ни вел, ты никогда не держала зла. Я никак не мог тебя понять. Ты просто продолжала любить меня, несмотря ни на что. Я не понимал такой любви. Но потом я пережил опыт, который стал для меня уроком. Ты же помнишь, что я взял с собой отцовскую Библию, когда отправился на службу. Время от времени я ее читал, открывая наугад, выхватывая отрывки, периодически забрасывая чтение. По-моему, я не рассказывал тебе про этот случай. Разве что в одном из тех писем, что я тебе отдал. Я был в Афганистане, в районе, где, по некоторым сообщениям, прятался большой отряд талибов, в том числе один особо опасный боевик. Ходили даже слухи, что там прячется Усама бен Ладен. Меня и еще одного снайпера – мы всегда ходили на задания по двое – отправили в разведку, чтобы проследить за возможным выходом из системы пещер, где предположительно прятались террористы. Я три дня провалялся на брюхе, часами вглядываясь сквозь прицел. Я был злым и усталым, мне хотелось просто взорвать всю эту богом забытую страну и вернуться домой.

– Звучит ужасно, – сочувственно произнесла я.

– Оно и было ужасно. – Сэмюэль издал невеселый смешок и покачал головой. – Перед тем как отправиться на задание, я читал притчу о блудном сыне. Она меня разозлила. Мне стало обидно за старшего сына, который не бросил отца и оставался рядом, однако в итоге младший брат легко потеснил его. Я думал, что понимаю, чему учит эта притча: что Господь порицает грех, но не грешника, и что он простит нас, если мы вновь обратимся к нему и позволим ему исцелить нас. Я был согласен с этим, но все равно не мог забыть о том, как это неправильно и несправедливо, что отец не ценил «хорошего» сына. Я даже думал, что Иисус подобрал плохой пример, что он мог бы найти более подходящую историю. И вот я лежу в засаде, усталый, раздраженный, а в голове все крутится притча о блудном сыне. В этот момент я вижу, как к выходу из пещеры приближается человек, похожий на нашу цель, в сопровождении еще двоих мужчин. Меня охватывает воодушевление, я думаю: «Наконец-то хоть кто-то получит по заслугам!» Представляешь? Я дошел до того, что мысленно критикую Иисуса и готовлюсь снести кому-то башку. Я взволнован, у меня приказ «стрелять на поражение», и вдруг мой напарник говорит: «Это не он». – «Это он, – возражаю я. – Точно он! Давай!» Я продолжаю настаивать, даже когда начинаю понимать, что это не наша цель. – Голос Сэмюэля, да и все его тело выдавали напряжение. Он упрямо помотал головой, словно в это мгновение был не со мной, а там, в засаде между скал, в далекой стране. – Я уже готов нажать на курок, но вдруг из ниоткуда раздается голос, так ясно, как если бы мой товарищ сказал мне что-нибудь на ухо.

Сэмюэль сделал паузу. Его лицо исказилось под влиянием эмоций.

– Но только это не он. Мой товарищ продолжает лихорадочно шептать, что это не наша цель. А голос, который обратился ко мне, слышал лишь я один. Он произнес: «Сколько должен ты Господину моему?»

В салоне установилась звенящая, мучительная тишина. Хотя я не знала, что значит этот вопрос, я догадывалась, что Сэмюэль его понял, поэтому просто ждала, пока он справится с чувствами и объяснит все мне. Он сделал несколько глубоких вдохов и выдохов и продолжил хриплым, надтреснутым голосом:

– Читая притчу о блудном сыне, нужно помнить о грехах не только младшего брата, но и старшего. – Сэмюэль взглянул на меня, но я лишь молча ждала продолжения. – В тот день в горах Афганистана я слишком увлекся мыслью о том, что каждый должен получить по заслугам, и чуть не убил человека, который не был нашей целью. Он, может, искал пропавшую козу. А надо бы спросить себя: чего заслуживает каждый из нас? На что мы можем рассчитывать? Слова, которые я услышал, – из притчи Иисуса о неверном домоправителе в Евангелии от Луки. Я прочитал ее сразу после истории о блудном сыне, но мое внимание настолько захватили мысли о несправедливости в первой притче, что я не обратил внимания на вопрос, заданный во второй: «Сколько должен ты Господину моему?» Сколько? Сколько я должен? Мне никогда не вернуть этот долг. Никогда. Мы всем обязаны Богу. Этот долг нельзя измерить. Я не меньше в долгу перед Господом, чем человек, которого я едва не лишил жизни. «Хороший» сын был не меньше в долгу, чем блудный. Каждый из нас всем обязан Иисусу Христу. И все же в конце притчи отец говорит разгневанному старшему сыну: «Сын мой! ты всегда со мною, и все мое – твое». Вот это истинная любовь. Оба сына ее не заслуживали, и все же отец принял их обоих. В тот день милостивый Отец напомнил мне, что я тоже недостоин его любви. И все равно Он спас меня. И тогда я наконец понял.

Я отстегнула ремень безопасности и подвинулась поближе к Сэмюэлю. Я положила голову ему на плечо и сжала его правую руку в своих ладонях. Так мы просидели много миль, со слезами на глазах, держась за руки, понимая друг друга без слов.

* * *

Мы приехали в Дилкон до заката. Городок мало чем отличался от других. Ландшафт был немного непривычный, а на табличках висели традиционные украшения и коврики навахо, но в остальном Дилкон очень напоминал Леван. Мы попетляли по улицам и снова выехали из города. На дорогах не было знаков и указателей. Время от времени мы проезжали мимо стада овец или сдвоенного трейлера. Я насчитала несколько брошенных пикапов. В какой-то момент я заметила одинокий хоган в отдалении и спросила о нем Сэмюэля.

– Когда владелец хогана умирает, в нем больше не живут. Помнишь про чи́и́ди? Злую часть духа, которая остается после смерти? Пускай не все верят в чи́и́ди, но из уважения к традициям хоган оставляют пустым, чтобы он вернулся к Матери-Земле. Повсюду можно увидеть такие брошенные жилища. В последнее время все меньше индейцев навахо живут в хоганах. Гораздо проще пользоваться водопроводом, электричеством и кондиционером. Но в племени еще есть упрямые приверженцы традиций. Бабушка Яззи определенно в их числе.

Я понятия не имела, как Сэмюэль не заблудился, постоянно куда-то сворачивая, но в конце концов, переваливаясь по неровной дороге, мы добрались до отдельно стоящего хогана, возле которого был припаркован старый пикап, с виду – старший брат нашего Старины Брауна. К северу от жилища располагался огромный загон из можжевеловых бревен, связанных довольно хаотично. Внутри него было не меньше сотни овец. Открытая дверь хогана выходила на восток. Солнце клонилось к западу, поэтому у входа образовалась тень, а в тени сидела маленькая старушка, которая, судя по всему, расчесывала шерсть, наматывая ее на большую деревянную катушку. Когда мы подъехали, старушка не поднялась и даже не пошевелилась. Сэмюэль повернул ключ зажигания. Мотор вздохнул и затих. Мы вышли каждый из своей двери, и я немного отстала, в то время как Сэмюэль уверенно прошагал вперед, подхватил старушку на руки и крепко обнял. Катушки попáдали на землю, а бабушка обхватила Сэмюэля в ответ, гладя его по рукам, широкой спине и щекам, бормоча незнакомые мне слова.